Эту цитату мне прислала моя знакомая - Маша. Ее и благодарите.

из книги Льва Дурова "Грешные записки".
Далее Цитата:
Все началась с дурацкой шутки. Я шел за кулисами и вдруг у меня перед носом распахнулась дверь репетиционного зала и из него выскочил Станислав Любшин, а
за ним, с веником в руках, Олег Даль.
- Ах ты, мерзавец! - кричал Олег. - Он не помнит! Вот я тебе всыплю, так ты сразу вспомнишь! Негодяй!
Не раздумывая, я выхватил веник у него из рук и завопил:
- Ты чего орешь?! Чего ему вспоминать?! Я тебе сейчас так врежу, что ты сам все на свете забудешь! Понял, сукин сын?!
И замахнулся на него веником. Олег бросился от меня бежать, а я, не переставая ругаться, за ним, пытаясь достать его веником. Мы выбежали на большую
сцену, сделали круг и влетели в другую дверь репетиционного зала, продолжая играть начатый этюд. В зале начался хохот. Наконец, я выдохся, бросил веник и
предупредил Олега:
- Еже раз повысишь голос - убью!
Я вышел. За моей спиной продолжали хохотать, и громче всех смеялся Эфрос.
- Ду-ра-ки! Вот дураки!
- Да не дураки, Анатолий Васильевич! - возразил кто-то. - Вот так надо играть, а мы, как дистрофики+
А через несколько дней ко мне в гримуборную заглянул Эфрос.
- Любшин уходит из театра, - сказал он. - А мне не хочется бросать работу. На, быстро прочитай, и сам все поймешь. - И он положил на стол рукопись.
Это была пьеса Эдварда Радзинского "Продолжение Дон Жуана".
Содержание ее вкратце таково. Откуда-то из другого измерения на землю спустился Дон Жуан. Он же Овидий, он же Парис, он же Казанова, он же+ Такой
обобщенный образ великого обольстителя всех времен. И он ищет своего слугу Лепорелло. Наконец, находит и назначает ему по телефону свидание - ночью на
пустынной площади.
Но Лепорелло уже и не Лепорелло, а Леппо Карлович Релло, деловой человек, фотограф из ателье. А заведует этим ателье Иван Иванович Командор, у которого
красивая жена Анна, Дона Анна.
Дон Жуан и Лепорелло встречаются, и бывший слуга делает вид, что не узнает этого гражданина, никогда не знал и знать не хочет. А Дон Жуану необходимы
воспоминания, ему хочется вспомнить всю свою жизнь. А заодно заставить и слугу вспомнить свою. Лепорелло упорствует - ему совсем не хочется снова
возвращаться "туда". Он прекрасно освоился здесь, на земле. Он человек дела, и ему здесь хорошо. Да, он и тут подчиненный, но ведь это совсем другое дело!
И тогда Дон Жуан пощечинами и затрещинами напоминает ему, что он слуга и должен слушаться своего господина и повиноваться ему. Лепорелло сломлен и
начинает вспоминать все любовные истории Дон Жуана. Но, странно, обольститель помнил лишь глаза, объятия, тайные встречи, страстный шепот. Но не помнит, а
скорее, не хочет вспоминать удары своей шпаги, стон умирающего соперника, горе обманутых отцов и мужей, кровь.
"Я убил?! Разве?! Не помню, не помню!" И Лепорелло понимает, что это уже не тот Дон Жуан. Это уже не тот хозяин, требования которого он безропотно
выполнял, перед которым трепетал от страха. В нем осталось только романтическое начало! Он не боец - он поэт. Он слаб. А значит+
И Лепорелло начинает действовать. От его наглости умирает, хватаясь за сердце, Командор. Дона Анна становится женой этого Релло, а Дон Жуан - его
слугой. Человек дела побеждает! А как же иначе? Деловые люди хозяева жизни, а не эти восторженные хлюпики. Вот такая история.
Звоню Анатолию Васильевичу.
- Замечательная пьеса! А кто кого играет?
- Ну, ты - Лепорелло, Дона Анна - Ольга Яковлева, Командор - Леня Каневский, Проститутка - Лена Коренева. А кто Дон Жуан, не знаю. Думай.
Начинаю думать, перебирать в памяти актеров - все не то! А через два дня Эфрос подходит ко мне и говорит:
- Левка, я придумал - Андрей Миронов! Я ему уже передал пьесу. Ну, как?
- Да уж лучше не придумаешь, - говорю. - Только бы он согласился.
- Да он согласился не читая! Давно, говорит, хотел с вами встретиться.
А через несколько дней мне позвонил Андрей.
- Лева, - говорит, - это я - Миронов. Очень рад, что мы будем работать вместе. Только почему-то Эфрос вызывает меня одного. Я у него спрашиваю: "А где
Дуров?" А он отмахивается: "Я его позже вызову. Он все знает". А что ты знаешь?
- Да ничего, - говорю, - я не знаю. Просто Эфрос хочет привыкнуть к тебе, и чтобы ты тоже привык к нему.
И, наконец, мы встретились все вместе. У меня было такое ощущение, что мы работаем с Андреем давным-давно. Репетиции проходили весело, мы валяли
дурака, импровизировали.
- Все правильно, ребятки, - говорил удовлетворенный Эфрос. - До премьеры.
- Нет, Анатолий Васильевич, - возражал Андрей. - Давайте еще раз. Я хочу закрепить.
Мы повторяли сцену, и снова Эфрос хвалил нас. Но Андрею все было мало.
- Давайте еще повторим, - просил он.
Иногда мы одну и ту же сцену повторяли много раз. Андрей вкалывал по-настоящему, въедливо, кропотливо. Он выверял каждую мизансцену, каждую реплику.
Часто мы заканчивали репетиции мокрые и выпотрошенные. Кажется, все, до завтра! Но Андрей снова просил:
- Анатолий Васильевич, давайте поговорим. Я хочу кое-что уточнить.
И так - каждый день. Он фиксировал все нюансы, родившиеся на репетиции, многое записывал. А перед следующей репетицией заглядывал в свою тетрадочку,
сверяя по записям игру.
Это уж я потом узнал, что он тяжело болен. У него был жуткий фурункулез. Играл он бесподобно, с полной отдачей, не щадил себя. А после спектакля, когда
переодевался в гримуборной, у него вся рубашка была в крови+
Когда мы играли, я забывал, что это больной человек и что к нему следует относиться очень бережно. Да нет, не забывал! Он своей игрой заставлял
забывать, что он болен. И всем своим поведением давал понять: "Вот у меня-то и ничего нет! Это у вас могут быть какие-то болячки, а у меня как раз все в
порядке и ничего не может быть".
Приближалась премьера, начались прогоны. Мы уже окончательно притерлись друг к другу. А Андрей на каждой репетиции все что-нибудь прибавлял, начинал
вязать свои "мироновские" кружева.
По ходу пьесы я накрывал стол проголодавшемуся Дон Жуану. Вынимал из кармана банку консервов, открывал ее и ставил перед Андреем. Он долго рассматривал
содержимое, осторожно пробовал и спрашивал:
- Что это?
- Мелкий частик в томате, - валяя дурака, отвечал я.
- И вы это едите?
- Давайте я уберу.
- Ты что? Пошел вон! - орал он на меня. - Я ничего подобного никогда не ел!
И на глазах у публики с завидным аппетитом, восторгаясь и причмокивая, съедал всю банку. Незатейливая находка, но он играл эту сценку с таким
изяществом, и у него в это время были такие наивные детские глаза, что зрительный зал взрывался аплодисментами.
А в финале он всех потрясал. Там повторялась сцена, которая была в начале, только теперь хозяином был Лепорелло. Надо было видеть трагические глаза
Андрея, в которых затаилась мольба: "Не надо бить меня+"
Сломленный, подавленный Дон Жуан поднимал с пола портфель и покорно шел какой-то шаркающей старческой походкой за Лепорелло, который победоносно вел
под руку теперь уже свою Дону Анну.
Премьера прошла прекрасно. Маленький зал (спектакль шел на Малой сцене), вмещающий всего восемьдесят человек, был забит до отказа. Зрители сидели в
проходах на полу. И никто не роптал и не жаловался на тесноту. А ведь помимо обладателей билетов в зале было еще не менее шестидесяти человек! И так каждый
спектакль.
А однажды прибежал взволнованный директор.
- Ребята, что делать? Там приехала целая группа космонавтов. Стоят у служебного входа. Спрашивают вас.
Мы с Андреем побежали вниз. За стеклянной дверью толпились народные герои, для которых тогда все двери были открыты настежь.
- Дорогие товарищи, - говорим, - зал забит до отказа. Не выгонять же кого-то из зрителей!
Нас, кажется, поняли. В дверь протиснулся один Гречко. Остальные посмеялись и ушли. А после спектакля к нам зашел мрачный Гречко.
- Что, - спрашиваем, - спектакль не понравился?
- Да нет, - говорит, - спектакль блестящий и играете вы лучше некуда. Только как мне домой возвращаться? Жена-то моя за дверью осталась.
Мы позвонили ему домой, извинились перед ней и пригласили на следующий спектакль. А она все смеялась:
- Надо же - жену забыл! Ну, получит он у меня!
А на одном из спектаклей появился известный американский продюсер Пап. Ему тоже не нашлось места, и для него поставили стул, чуть ли не у нас на носу.
Такого зрителя мы еще не видели. Он, не умолкая, хохотал во все горло, аплодировал, не жалея ладоней, сползал на пол, держась за живот, и все время
апеллировал к зрителям, как Жаров в цирке: мол, вы видите, что происходит?
А после спектакля Пап пришел в гримуборную Андрея. Обнимал его, что-то восторженно выкрикивал, вытирал слезы. И тут же заявил, что приглашает нас в
гастрольное турне по всем столицам Европы, а потом по Америке.
Тогда мы подумали, что он говорит это для красного словца, от избытка чувств. Но через несколько дней действительно получили от него официальное
приглашение. Конечно, мы обрадовались, но радость наша оказалась преждевременной. Заместитель министра культуры заявил, что с этой антисоветчиной мы поедем
за границу только через его труп. Он остался жив, и мы никуда не поехали.
До сих пор не могу понять, какое отношение имели Дон Жуан и Лепорелло к советской власти.
А однажды Андрей зашел ко мне в гримуборную и сказал:
- Дай прежде слово, что ты у меня не отберешь то, что я тебе сейчас покажу.
- Конечно, даю.
- Ведь ты даже не знаешь, что очаровал всех парижанок.
И он положил передо мной роскошный темно-зеленый буклет с золотым тиснением. Это оказалась программа нашего турне по Европе. В ней говорилось, что
маленькая блестящая труппа во главе с выдающимся режиссером Эфросом триумфально закончила свои выступления в Париже и отправляется в Стокгольм, где ее ждет
не меньший успех. Дальше упоминались Осло, Западный Берлин и т. д.
- Что это? - спросил я.
- Что видишь. Пап был абсолютно уверен в нашем успехе и заранее напечатал этот буклет. Он звонил мне из Европы, и я объяснил ему, что нас не выпускают.
"Что они делают?!" - закричал он и, кажется, заплакал+ Идиоты! - И Андрей вышел, хлопнув дверью.

Эфрос не пропускал ни одного спектакля. Он нервно ходил за кулисами и ждал нас.
- Ну как? - задавал он всегда один и тот же вопрос, и Андрей каждый раз отвечал:
- Я играл блестяще, и Левка мне не мешал. Да все хорошо, Анатолий Васильевич, не волнуйтесь. Но, если честно, ваш Дуров мне играть не дает: тянет
одеяло на себя. Что поделаешь - ваша школа!
И мы, обнявшись, шли разгримировываться. А Эфрос улыбался нам вслед:
- Ду-ра-ки!
Это был спектакль общего счастья. Я не знаю, сколько раз прошел "Дон Жуан". Цифра все равно ничего не скажет. Просто он был!
Я думаю, что роль Дон Жуана - одна из лучших работ Андрея Миронова: сплав его звонкого, хрустального, полетного таланта и трагизма, о котором постоянно
говорил Анатолий Васильевич.
Да, это была одна из лучших его ролей.


**********************************************************************************************
"Здесь смешался глас рассудка с блеском легкой болтовни..." ("Женитьба Фигаро")



Редактировано 1 раз. Последний раз 05.09.07 13:31 (RioRita).

Эх, как же обидно, что у нас нет записи этого спектакля...(
РиоРита, спасибо! Очень интересно!

Да, вот потому и умирали раньше срока, что не давали творческому человеку самовыразиться!

Joseph Papp (June 22, 1921 - October 31, 1991) - американский театральный продюсер, основатель Шекспировского фестиваля в Нью-Йорке.

http://silvertone.princeton.edu/~carson/papp.html



Редактировано 1 раз. Последний раз 03.08.07 13:16 (Alex).

А почему тема называется "Дон Жуан или любовь к геометрии"? Тут же речь совсем о другом спектакле, "Продолжение Дон Жуана".

------------------------------------------
\"Я этим городом храним\"

ЖЖ

Глава Андрей Миронов из книги Э.Радзинского «Моя театральная жизнь»

…Эфрос сразу назначил новых исполнителей. И каких! На роль Дон Жуана пригласил Андрея Миронова.

Был такой роман - Миронов и публика. Ему достаточно было просто выйти на сцену - и зритель уже умирал от восторга.
Лепорелло играл еще один любимец публики - Лев Дуров. Они превратили репетиции в концерт.

Первый спектакль, на который пригласили несколько критиков и драматургов, прошел блестяще. И тогда было решено устроить общественный просмотр.
Есть такая пословица - мне её сказал кто-то из циркачей: «На премьеру приходят наши враги»…
Врагов не было. Пришли куда пострашнее - друзья: знаменитые актеры, режиссеры, писатели, драматурги… Короче, люди, внимательно следящие за творчеством друг друга.
Зал был полон блестящих имен.
В обычном зрительном зале все эти известнейшие люди сидели бы скрытые темнотой и пространством. Здесь, на Малой сцене, они сидели прямо перед актерами, совсем рядом. Они дышали им в лица и спины.

Начался спектакль. И актеры тотчас познали ужас Малой сцены. Вышел Миронов. На него внимательно смотрели знаменитые коллеги из Театра Сатиры. Еще до того, как он открыл рот, он вспотел. Опытный, блестящий актер был убит сразу и наповал. Миронов…зажался!
Он потел, текст, смешной вчера, сегодня звучал неостроумно, а точнее - ужасно. И если Дуров еще как-то держался, Миронов погибал с каждой репликой.
Это был воистину провал.

Что бывает после такого провала? Режиссеру много звонят. И говорят: это (увы!) уже не ваш автор (вам надо ставить классику), и Миронов - не ваш артист… он исчерпал себя, убил себя съемками в пошлых фильмах и т.д.
Автору говорят, что это (увы!) уже не ваш режиссер, он постарел и т.д.
Артистам тоже говорят…
Эфрос очень переживал, он стал испытывать отвращение к спектаклю.

Но жизнь продолжалась, и провалившуюся премьеру надо было продолжать играть. Сто мест на Малой сцене были по-прежнему нарасхват. Администрация с радостью погибала от количества звонков «нужных» людей.
На следующем спектакле зал опять был переполнен знаменитыми именами, но большинство их, к счастью, не имело отношения к искусству.
Начался спектакль. Вышел Миронов. Он не успел раскрыть рот - раздался смех.
Он снова был повелитель. Роман «Миронов - публика» расцвел вновь.
И успех был - вновь.

На одном из спектаклей присутствовал знаменитый американский театральный продюсер и режиссер Джозеф Папп. Он, не понимавший ни слова по-русски, по окончании подпобно пересказал по-английски содержание пьесы. И сказал: «Здесь перевод излишен, они все играют без слов…Этот спектакль, этих актеров нужно показать миру».
И вскоре спектакль пригласили на Мюнхенский театральный фестиваль. Более того, нашим спектаклем фестиваль должен был открыться!
В это время нам объявили бойкот из-за войны в Афганистане. И подобный шаг устроителям сделать было нелегко. Но они сделали. Согласие Эфроса они, конечно же, получили. В согласии наших властей они не сомневались - ведь это был прорыв в бойкоте СССР.
Так что они начали строить специальное шапито, где предполагалось играть «Дон Жуана». Они не знали, что согласие знаменитого режиссера в его стране ровным счетом ничего не значит.

Министерство культуры СССР (причем к ужасу нашего посольства в ФРГ) решило иначе. Было объявлено: «Это не тот спектакль, которым нужно открывать Мюнхенский фестиваль».
Эти безумцы хотели контролировать репертуар даже в Мюнхене.
Помню… мне(!) звонили из нашего посольства в ФРГ и просили меня (тогда невыездного!) повлиять на Министерство культуры, объясняли (почему-то мне!), что приезд спектакля, говоря словами классика, «соответствует видам и намерениям державы российской».
Но Министерство культуры знало, что лучше для державы.
Бессмертное правило: «Хотели как лучше…» действует на протяжении всей нашей истории.
В результате потратившиеся, взбешенные организаторы фестиваля специально нашли какую-то пьесу, считавшуюся антисоветской, и ею открыли злополучный фестиваль.

Миронов был удивительный артист.
В пьесе был текст: «Вот ваш отец - Алонзо Хуфрэ Тенорио - вот был весельчак! Сколько знал анекдотов! За анекдоты его король сделал бароном! Помню, враги захватили его в плен и пытали, чтобы завладеть анекдотами. Но он не выдал им не одного и умер молча как герой».
С каким пониманием произносил этот текст Дуров. И с тем же пониманием слушал его Миронов. И оба они знали анекдотов больше, чем Алонзо Хуфрэ и, вообще, больше чем кто-либо на свете. И, сидя в гримерной, рассказывали их бесконечно.
Но вот наступает священный миг. Звонок, и голос по радио помощника режиссера: «На сцену». К священной жертве зовет Аполлон.
Миронов надевает шутовскую шляпу Дон Жуана… И с любимой присказкой: «Художника обидеть может всякий, а вот наградить его материально…», - идет на Малую сцену.

Чтобы попасть на Малую сцену, надо было пройти по Большой сцене.
И этот его проход был поразителен. Я приходил его тайно смотреть.
Я сидел в темноте в зрительном зале. На Большой сцене появлялся Миронов. Он останавливался и смотрел в пустой темный зал. Лицо его начинало меняться… И уже оно…беспощадное лицо Дон Жуана!
И, постояв мгновение, быстрой походкой Дон Жуан шел на Малую сцену.

Наша страна всегда была некрополем. Чтобы понять, кто жил с нами рядом, нам надо его потерять… Так было с…(дальше - бесконечные имена).
После смерти Миронова полюбили все и признали великим абсолютно все. И фильмы, которые считались «на потребу», смотрели теперь с восторгом. - все.
Как справедливо сказал кто-то: «После смерти Миронов стал играть ещё лучше».

Да уж, зависть к чужому успеху - страшная вещь. Поэтому лучшие уходят молодыми - убивают
СВОИ же.

Ivette, спасибо! А про зажатость: да, обратная реакция для артиста -- это всё! Не мог Андрей Миронов играть, обращаясь в "пустой" зал (когда там сидели с каменными лицами "великие").
А на нормальной публике он расцветал!

Эта фотография у нас раньше вроде бы была...

Была, да сплыла. Так что, повторение не помешает.

А вы напишите в раздел "Друзья и партнеры" статью о работе с Эфросом, тогда она не пропадет.
И с другими актерами, режиссерами, артистами.