Этот сайт открыт в 2006 году. Сначала он был виртуальным общественным проектом, а с 2009 года обрел статус официального. Его участников, живущих в разных городах и даже в разных странах, объединила любовь и глубоко личностное отношение к творчеству Андрея Александровича Миронова — светлого человека, гениального русского актера, которого уже более двадцати пяти лет нет с нами, и кто, тем не менее, не потерял ни известности, ни популярности. Напротив: с каждым годом осознание уникальности его личности и таланта растет.
Весь материал собран участниками проекта: оцифрованы ТВ передачи, записи с пластинок и CD, кадры из фильмов; отсканированы фотографии из журналов, газет и книг (более 500); собран наиболее детальный и полный список фильмов и фильмов-спектаклей (61), театральных спектаклей (30), телевизионных передач и видео-материалов с участием Андрея Миронова, а также песен в его исполнении (более 120).
Мы хотим дать возможность посетителям сайта общаться между собой, обмениваться материалами (тексты, аудио, видео), обсуждать творчество Андрея Миронова, ибо пока артиста помнят — он жив.
Все материалы сайта имеют законных владельцев и предназначены для некоммерческого использования. Ссылка на сайт при их использовании обязательна!
Пресса об Андрее Миронове
Рецензия. «Вишневый сад»., 1985
Отрывок из статьи о спектакле "Вишневый сад" -"Театр", 1985 г.
Вишневый сад
Трансформируется природа зрительского восприятия. Происходит своего рода оптический обман: скажем, смотришь очередную постановку «Вишневого сада», а рядом с ней в твоем сознании возникает и другая и третья. Перед тобой будто разыгрывается немыслимое фантастическое представление, и никто, ни ты, ни режиссер не во власти прекратить это «наваждение» или как-нибудь на него повлиять: одновременно с одной Раневской начинают говорить другие Раневские тот же самый текст, но с разными интонациями...
Попытаемся же создать коллективный портрет «Вишневого сада» — жизни его образов на сцене последнего десятилетия.
...Известны герои «Вишневого сада», их реплики, их биографии и судьбы. Известно, что имение Раневской вместе с вишневым садом будет продаваться за долги. Что оно будет продано. Что купит его Лопахин. Помните прощальные слова Любови Андреевны: «В последний раз взглянуть на стены, на окна. По этой комнате любила ходить покойная мать...» И наконец: «Мы едем!..»
Но вот гаснет свет в малом зале Театра сатиры, где идет самая недавняя постановка «Вишневого сада». И охватывает неизъяснимое волнение перед встречей с давно знакомым чеховским текстом. Как-то он прозвучит сегодня? Это не просто любопытство по поводу результатов весьма неожиданного выбора чеховской пьесы режиссером-сатириком (заведомо было известно, что она прочитана В. Плучеком отнюдь не как комедия) и столь же неожиданного назначения на роль Раневской начинающей актрисы Раисы Этуш — до сих пор за нее брались, как правило, актрисы, находящиеся в самой поре актерской зрелости.
Выходят горничная Дуняша «со свечой», как и указано в первой чеховской ремарке, и купец Ермолай Алексеевич Лопахин «с книгой в руке».
«Лопахин. Пришел поезд, слава богу. Который час?
Дуняша. Скоро два. (Тушит свечу.) Уже светло».
Идет диалог, который знаешь почти наизусть, а кажется, будто слышишь его впервые и не ведаешь, что будет дальше и чем кончится. Купит ли Лопахин Андрея Миронова имение Раневской? И нужно сказать, от мироновского героя трудно было ждать подобного поступка. Не жесткий, не самоуверенный, не хищный, напротив, какой-то ручной и домашний, всей душой привязанный к Раневской, он меньше всего на свете хочет стать владельцем вишневого сада. Я, пожалуй, впервые видела Лопахина, который бы так настойчиво сопротивлялся предназначенной ему участи. Задумчивый, порой даже мечтательный, словно размагниченный, Лопахин Миронова не походил на делового, энергичного предпринимателя «нового типа». «Отец мой, правда, мужик был, — рассуждает о себе чеховский Лопахин, — а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд...». «У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа...» — говорит ему Петя Трофимов при прощании.
Исполнители этой роли, которую Чехов считал «центральной» («Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится»), обычно тяготеют либо к «мужицкому» типу, когда во внешности, в повадках чувствуется крестьянское происхождение, либо к типу «образованного купца», когда гены уступают место чертам благоприобретенным или причудливо перемешиваются с ними; не случайно некоторые исследователи прибегают к сопоставлению его с Саввой Морозовым. Первый вариант решения Лопахина близок, к примеру, Ю. Каюрову и Г. Фролову, что вовсе не исключает разных восприятий образа: народная мудрость Лопахина телевизионного спектакля оборачивается в конечном счете циничным практицизмом, деревенское прямодушие современниковского Лопахина граничит с жестокой прямолинейностью. Ко второму варианту можно отнести работы Владимира Высоцкого (в «Вишневом саде» Театра на Таганке) и Андрея Миронова, при всем их несходстве.
Лопахин Миронова, можно сказать, интеллигент в первом поколении. Пожалуй, его больше тянет к миру прекрасного, чем к миру деловому. Хотя сам Лопахин талантливого Миронова не талантлив. Возможно потому, что занимается не тем, чем хочет, не так, как хочет, будто по принуждению. Энергию, с которой он сажал «маку тысячу десятин», составлял план превращения вишневого сада в дачные участки, отчаянно торговался с купцом Деригановым во время продажи с аукциона имения Раневской, — эта энергия исходила не изнутри, а откуда-то извне. Словно его кто-то завел, а остановиться он уже не в силах. Так воспринимаются знакомая пружинистая мироновская походка и незаинтересованный остекленевший взгляд его героя, когда речь — о делах. Но он не безразлично подчиняется законам нарождающегося общества, которое сам же и представляет, общества, сметающего на своем пути все, что мешает, все, что не приносит прибыли, в том числе духовное и поэтичное, невзирая на их самоценность. Лопахин Миронова, как может, сопротивляется своей судьбе. Раневская ему не просто симпатична и вызывает сочувствие. В отличие от многих других Лопахиных, он любит ее втайне, какой-то юношеской, робкой любовью, которая в нем вспыхнула давно, еще когда он был «мальчонком лет пятнадцати» и «молоденькая, такая худенькая» Любовь Андреевна утешала его после увесистой оплеухи лопахинского отца: «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет...» Этот Лопахин потому и на Варе не женится, что сердце его занято, о чем ни та, ни другая не догадываются. Но об этом легко догадывается зритель.
..Долгая пауза. Лопахин, уступив уговорам Раневской, ждет Варю для объяснения. Видит на упакованных, приготовленных к отъезду вещах изящные длинные перчатки, забытые бывшей хозяйкой вишневого сада, осторожно озирается, украдкой берет перчатки и держит в руках, не в силах с ними расстаться.
Пожалуй, никогда раньше кульминационная сцена пьесы и спектакля — сцена возвращения с торгов не звучала так приглушенно, как в этом, последнем «Вишневом саде».
И приходилось поражаться тому, совершенно противоположному, что происходило с Высоцким, который «корректировал» очертания своего Лопахина, не только всякий раз варьируя интонации, но позволяя себе и несколько видоизменять классический текст роли, либо переставляя, либо подменяя отдельные слова. Ведь и собственные песни он исполнял неодинаково: по-разному одна и та же его музыкальная новелла звучала на концерте и в записи, со сцены и с экрана. Он никогда не входил дважды в одну и ту же театральную, поэтическую реку.
Однажды, например, Лопахин Высоцкого как вышел на сцену после возвращения с торгов с зажмуренными глазами, совершенно пьяный (то ли потому. что с горя хватил лишку, то ли от содеянного голова пошла кругом, как он выражается, «в голове помутилось»), так и не протрезвел до конца, до слов «Музыка, играй!» так и не раскрыл глаз. Казалось, актер не рассчитает и шатаясь свалится со сцены прямо в зал. Особенно, когда угловато подпрыгивал, безуспешно пытаясь дотянуться до ветки цветущей вишни, заманчиво свисавшей откуда-то с колосников. Но он не свалился, хотя и на ногах почти не держался.
А было и так: Лопахин будто трезвел прямо на глазах, когда к нему постепенно возвращалось сознание того, что произошло с ним на самом деле, горькое пьяное веселье сменяло злое похмелье. Тогда эти же самые слова монолога звучали мстительно, угрожающе. К чеховскому монологу актер-менестрель отнесся как к своего рода песне, подчинив его особому ритму, своей мелодии — и протяжной и хрипловато-резкой. Чеховская проза разбивалась на стихотворные строфы и выглядела примерно таким образом:
Я купил имение,
где дед и отец мой были рабами,
где их не пускали даже в кухню.
Я сплю,
это только мерещится мне,
это только кажется...
Это плод вашего воображения,
покрытый мраком неизвестности... и т. д.
За этим речитативом Высоцкого вставало два плана — текст и подтекст. С одной стороны — остросюжетное повествование о купле-продаже вишневого сада, о захватывающем финансовом сражении купца Лопахина с купцом Деригановым. И в то же время рассказ о трагической гибели Лопахина-человека, который плохо начинал: крепостным, «битым, малограмотным Ермолаем», и плохо кончает: «Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья!»
У Чехова в этой финальной сцене третьего действия, если судить по ремаркам, Лопахин сначала «смеется», «хохочет», «топочет ногами», а впоследствии говорит фразы то «с укором», то «со слезами», то «с иронией». Высоцкий же произносил весь свой текст и сквозь пьяный смех, и сквозь трезвые слезы, и с укором, и с иронией одновременно.
Если Лопахин Высоцкого был предельно возбужден в связи со случившимся, у него почти истерика, то Лопахин Миронова предельно подавлен, сломлен. Для него нежданно-негаданная покупка имения с садом — однозначный проигрыш. Он поступил так, как не хотел. Он, конечно, поедет в Харьков «сейчас... вот с этим поездом. Дела много». Но это будет продолжение той механической деловой жизни, которую остановить невозможно и в которой Лопахин — колесико. А душу свою он оставляет здесь. «Пускай все, как я желаю!» — произносит он, неуверенно разводя руками. «За все могу заплатить!» — говорит он удивленно, как-то растерянно и виновато посмеиваясь, сознавая всю условность этих фраз, понимая, что не за все может заплатить, что не за все можно заплатить, нельзя — за счастье Раневской, которая ему действительно дорога. Лишь одну реплику мироновский герой произносит, может быть, сквозь слезы, но с твердостью в голосе, с силой, страстью, я бы даже сказала, с нотой протеста: «Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь». Это сказано не в утешение Раневской и не в укор ей, как бывало в других спектаклях. Это — о себе.
Возможно, Миронов, работая над ролью Лопухина, вспоминал о том, что и у самого Чехова дед был мужиком, а отец — владельцем бакалейной лавки, что автор как-то по-особому относился к этому своему герою и предназначал ее для Станиславского. «Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов, и мне вот казалось, что эта роль, центральная в пьесе, вышла бы у Вас блестяще». Но поняв, что Станиславский уже выбрал для себя Гаева, добавлял: «При выборе актера для этой роли не надо упускать из виду, что Лопахина любила Варя, серьезная и религиозная девица».
Лопахин рижского спектакля стоит, пожалуй, особняком. Георгий Дрозд не подчеркивает генеалогическую принадлежность Лопахина и не стирает, так сказать, «классовых» граней неоднозначного чеховского образа. Он выявляет откровенно связь своего героя с третьим сословием. В нем чувствуется прежде всего непобедимая рационалистичная сила, непоколебимая волевая убежденность в логике изобранного им пути. И совершенно неожиданно, в один прекрасный момент, обделав дело с усадьбой Раневской, Лопахин — Дрозд вдруг меняется прямо на глазах. Уверенность внезапно сменилась растерянностью, собранность — отчаянием. Что же с ним произошло? Он совершил оплошность — дал себе маленькую передышку, позволил себе оглянуться назад, чего он, согласно его логике жизни, не должен был делать. И неожиданно, прежде всего для самого себя, он тяжело прозрел. Такова одна из трагедий, разыгрывающихся в этом спектакле.
|
|
